и ручейками растекались по их улицам. Огромные дома стояли, как скалы и башни сказочных королевств. А когда стало смеркаться, и повсюду загорелся свет, зрелище и вовсе показалось девушке завораживающим. Световые моря городов выплескивали волны яркого марева в начинавшее синеть небо. Световые реки дорог двигались двумя встречными теченьями: желтым и красным. Настасья поначалу не поняла: почему так? И даже спросила об этом у Макса.

— Это встречные потоки машин, — объяснил тот. — Их передние и задние фары. Мы приближаемся к Москве.

Однако тут Настасью ждало разочарование: над самим городом они не полетели. Макс облетел российскую столицу с запада, и дальше они двинулись, как он и обещал, в южном направлении.

— А мы не пропустим Новый Китеж? — спросила Настасья, впервые забеспокоившись.

— Это совершенно исключено, — заверил её Макс и кивнул на серебристо-серую ленту реки вдали. — Видишь — там Ока. Она будет нашим ориентиром.

— Так Новый Китеж — он стоит на Оке?

Макс ничего не ответил ей. Только уголки его губ (губ Ивара?) слегка дернулись вверх. А когда впереди замаячил какой-то город — не слишком большой — Настасья решила: «Ну, вот мы и добрались». Однако не он оказался конечной целью их путешествия: Макс повел их электрокоптер дальше.

Некоторое время они перемещались по воздуху вдоль окского берега, а потом внизу двумя матово блестевшими линиями снова возникли железнодорожные рельсы. Макс несколько минут летел над ними, а потом совершил разворот — примерно на 45 градусов: повел их вертолет над какой-то железнодорожной веткой, отходившей от основного пути.

И Настасья обнаружила, что они летят словно бы над толстой гигантской гусеницей: длинной, прямой, едва-едва ползущей вперед.

— Вот он — твой Новый Китеж! — Макс указал пальцем на эту движущуюся темную массу и рассмеялся: звонким мальчишеским смехом Ивара.

4

Для Дениса Молодцова тридцатое первое мая каждый год бывало мерзким днем. Белые ночи доводили его чуть ли не до безумия, и время, когда они начинались, было для него — как преддверие преисподней. Он скрывал это почти от всех. Еще бы: коренной петербуржец — и вдруг не переносит белых ночей. Только его родители да друг детства Макс Берестов знали истину: как только белые ночи вступали в свои права, Денис терял способность спать. Совсем. И снотворные помогали ему всего лишь впасть в состояние, близкое к обмороку. Или — если повезет — к медицинскому наркозу.

Однако он продолжал ходить на работу — чтобы хоть немного отвлечься. И сегодня появился в своем кабинете примерно в полдень — успев всё-таки пару часов подремать уже после настоящего рассвета.

— Денис Михайлович, — встрепенулась секретарша, едва завидев его на пороге обширных — метров в пятьдесят — кулуаров перед его кабинетом, — вам тут звонили уже четыре раза. Из Псковской губернии.

Денису показалось, что каждое её слово втыкает тупую шпильку ему прямо в мозг, минуя черепную коробку. И он отвернул лицо в сторону, сделал вид, что разглядывает на стене мозаичный символ корпорации — дракона Уробороса. Боялся, что ему не удастся сдержать гримасу боли.

— Из Псковской губернии? — переспросил он.

— Да, да! Звонила женщина — из полицейского участка.

— Что? — Денис решил: он ослышался.

Но тут снова раздалась трель проводного телефона. Только по нему и могли позвонить всесильному президенту корпорации «Перерождение» посторонние или малознакомые люди. Все, кто входил в его ближний круг, знали другой — секретный — номер: звонили ему на мобильник. Вопреки почти всеобщему заблуждению, мобильная связь отнюдь не канула в Лету. Она всего лишь стала привилегией избранных — как на заре своего зарождения, в конце двадцатого века. Только изначально мобильные устройства продавались по цене автомобиля — что естественным образом ограничивало их распространение. А теперь их просто-напросто изъяли из продажи. И попадали они в руки примерно к тем же людям, какие имели доступ в Корпнет — компьютерную сеть для истеблишмента и бизнес-элиты.

От телефонного звонка мозг Дениса как бы пошел враскачку, наподобие моряка на суше. Секретарша сняла трубку, послушала несколько секунд и быстро закивала.

— Сейчас я уточню, на месте ли президент корпорации, — сказала она и нажала кнопку отключения звука. — Поговорите с ней, Денис Михайлович?

— Да что это за… — Денис едва удержал матерное слово. — Что это за «Псковитянка» — опера Римского-Корсакова? Кто она? Чего ей от меня надо?

— Она сказала: её зовут Клементина, но её имя роли не играет. Она знает, где сейчас находится и над чем работает Максим Алексеевич Берестов. Якобы к нему в руки попала какая-то разработка профессора Петра Королева. Хотя я, сказать по правде, даже не знаю, кто он такой.

Ну, Денис-то это знал! Еще бы: профессор Королев был личностью почти легендарной — если учесть, на какой ниве он трудился до того, как занялся сугубо научной работой. Петр Королев — это было интересно. Этот человек, его деяния, его перерождение — без всякой трансмутации: всё это давно волновало Дениса. Ведь не один Макс Берестов был охоч до раскрытия тайн! Только Денис предпочитал тайны иного рода.

— Я поговорю с ней, — сказал он. — Переведите звонок на мой кабинет.

5

Ньютон всем сердцем ненавидел Каланчевскую улицу — где находилась слишком хорошо памятная ему гостиница «Ленинградская». Но никто, кроме него самого, об этой его ненависти даже не догадывался. Да и с чего было бы догадаться, если офис фирмы по разработке высокотехнологичных систем охранной сигнализации, принадлежавшей Алексею Берестову, находился именно на Каланчевке? Хотя Берестов-старший без всякого труда мог бы арендовать помещение в любом другом районе Москвы. Но нет: он предпочел работать именно здесь. И каждый день глядел из окна своего кабинета на сумрачную, как дом Эшеров, громаду «Ленинградской». Неспроста видно его мальчик, много раз этот офис посещавший, взял себе тот странный псевдоним — для Нового Китежа.

Да и сам Алексей Федорович Берестов питал слабость к странноватым наименованияи. «Законы Ньютона» — так назвал он свою фирму. И рекламный слоган систем сигнализации, над которыми он трудился, был: Законы Ньютона работают всегда. Никто из его подчиненных понятия не имел о двойном смысле фирменного бренда. Все они были чересчур молоды, чтобы знать о байкерском прошлом своего шефа.

К офису своей фирмы Ньютон и повел профессора Королева, когда они вышли из метро на Комсомольской площади. Её решили не делать снова Каланчевской, а сохранить историческую справедливость: оставить то название, которое дали площади в честь героического и адского труда, вложенного комсомольцами в строительство первой линии метрополитена, как раз под этой площадью проходившей.

— Как мало здесь народу! — сказал Королев. — Когда я